История и искусство современной Перми

Наталья ШОСТИНА, куратор проекта:

— В 2007 году мы переместили тему лектория из прошлого в современность, из древности — в ценности настоящего. Итог лектория прошлого года такой: оказалось, что сегодня особых ценностей мы не производим. Картина мира, спроецированная внутри Перми, бедна на эстетику. Мы это видим и в организации городской среды, и в культурной жизни. К сожалению, служение культу денег заменило стремление к созданию красоты, уничтожив значимость эстетических и моральных сторон жизнедеятельности. Хотя индустриальное общество разрушает природу, ее естественные формы, но остаются люди, сообщества хранителей духовных ценностей, раскрепленных в традициях.

В целом лекторий создал ощущение пермской катастрофы, продолжающейся уже не один десяток лет. Катастрофы культурно-исторической, геополитической, антропогенной… Правда, с точечными поводами для надежды.

Основной посыл первой лекции заключался в том, что современные удмурты возрождают традиции и довольно удачно интегрируют их в современность. Примеры этому приводил кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Пермского филиала Института истории и археологии УрО РАН Александр Черных в своем рассказе о буйских удмуртах.

Своеобразной метафорой органичного включения удмуртской традиционности в современность стала презентация диска «Антология удмуртского фольклора» с записями музыки и песен буйских удмуртов. А после лекций можно было послушать «живое» удмуртское пение благодаря выступлению аутентичных исполнительниц из деревни Гожан — самой северной удмуртской деревни Куединского района Пермского края.

Если пытаться «сформулировать» Пермь на основе гуманитарных концепций и фактической конкретики, озвученных на следующих двух лекциях, то получится, что в Перми — культурная катастрофа или пребывание на ее грани.

В лекции доктора филологических наук, профессора, заведующего кафедрой журналистики Пермского госуниверситета Владимира Абашева «Пермь как место русской памяти» город представлен не просто как топонимическая данность. Он интерпретирован при помощи термина французского историка Пьера Нора: место памяти — средоточие национальных воспоминаний, способ аккумуляции символических знаков. Пермь, по мысли Абашева, тоже место памяти, потому что она стала источником не всегда прямо вербализованных в известных художественных текстах смутных ассоциаций.

Например, для Бродского в «Венецианских строфах» Пермь стала пристанищем гражданина Перми Сергея Дягилева — гиперборейца по месту жизни в детстве, человека из таинственной и далекой северной земли. А для Набокова ассоциации с Пермью, которые он вербализует в своем англоязычном романе Bend Sinister, связаны с геологической глубью (речь — о пермском периоде в геологической истории Земли), где обитают упыри, и Пермью как ссыльным местом.

Источник прочтения Перми как места дикого, языческого — средоточия архаики — сложился, как полагает Владимир Абашев, еще в летописях XI века. Таким образом, Пермь как место памяти — это город-фантом, стоящий на границе бытия и небытия.

Именно такую Пермь, жутковато-чернушную, мрачную, экранизировал продемонстрированный черно-белый видеоарт Андрея Побережника и Антона Борисова.

Лекция кандидата исторических наук, доцента кафедры гуманитарных дисциплин Пермского филиала Высшей школы экономики Вячеслава Ракова оказалась попыткой вскрытия генезиса пермской «мрачности». Она раскрыла социомифологические основы Перми, базирующейся на трех архетипах.

Это, во-первых, архетип эха: Пермь — то, что откликается (на голос из места пребывания центральной власти, например) и не имеет собственного голоса. Потому, по мнению Ракова, психологический климат в Перми консервативен. Чтобы изменить что бы то ни было, мы ждем директив из центра России.

Второй пермский архетип — скит. Пермь как метафора этого старообрядческого убежища, как город, в который уходили все, кто не хочет жить под гнетом власти и опеки центра (включая старообрядцев).

Третий архетип — воля, по мысли ученого, задана связью уральцев с почвой.

В качестве лекционного резюме для объединения культурного сообщества Вячеслав Раков предложил открыть в Перми литературное кафе, чтобы «исключить культурную деградацию, чтобы что-то происходило в городе, где культура всегда была после промышленности».

В этой связи фильм Владимира Кобрина «1991=Тут», снятый в Перми в 1991 году, выглядел как антиутопия. Фильм о том, как на «галерке» серой жизни безликой массы людей обитают антропоморфные обезьяны, которые ведут абсолютно «нормальный» образ жизни.

Пермская культурная катастрофа нашла фактическое подтверждение и на третьей лекции кандидата географических наук, руководителя организации «Зеленая Эйкумена» Романа Юшкова. Он говорил о культурном ландшафте, от которого в Перми практически ничего не осталось.

Суть в том, что бурная строительная деятельность, производимая в Перми с разной степенью законности, вытесняет из архитектурной среды города объекты, концентрирующие историческую память, сохраняющие культурную преемственность, что отдельно стоящие памятники архитектуры, затерявшиеся среди безликих стеклянных «ящиков», не выполняют ни гуманитарной, ни утилитарной функции. Поэтому так важно, считает Юшков, сохранить пермский архитектурный ансамбль в целом, пока от него еще хоть что-то осталось, а не бесконечно сносить дома, выстроенные в «пермском стиле», чтобы высвободить площади под очередной супермаркет или «небоскреб».